Ольга Божьева. 03.06.09 19:05

Фото: Графика Ивана Скрипалева

Статья из газеты МК от 03.06.2009 http://www.mk.ru/social/292895.html

“Армия — скол общества” — эту известную фразу Михаила Фрунзе наши генералы сразу же вспоминают, когда им приходится рассуждать о проблемах Вооруженных сил. Но многие политологи и эксперты готовы и с ними, и с Михаилом Фрунзе поспорить. Они утверждают, что в нашей стране принципиально изменилось политическое и экономическое устройство, но армия так и осталась советской, рабоче-крестьянской.

Власть, похоже, тоже с этим уже согласна, потому и затеяла реформу, которая из советской должна создать некую новую армию. Какую именно — нам не говорят. Мы можем лишь догадываться, “сколом” какого общества и государства она должна стать, кого и от каких угроз защитить.

“Я хату покинул, ушел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…” — эти строки Михаила Светлова наверняка еще помнят те, кому сегодня за сорок. Как давно это было…

Теперь мальчишка с Урала или откуда-нибудь из-под Рязани не хочет проливать кровь за чужие политические интересы и амбиции, нефтяные вышки, дворцы и яхты. Лозунг “Отечество Абрамовича в опасности!” для него неактуален. Актуально другое: отсутствие работы, жилья, невозможность получить бесплатное образование… И государство, которое не в состоянии ему все это обеспечить, не может рассчитывать на то, чтобы его защиту он считал своей “почетной обязанностью”.

То же касается и офицера — бесправного, с маленькой зарплатой, хронически бесквартирного. Такой человек всегда будет в оппозиции к власти. Недаром идеологи нынешних реформ ссылаются на нежелание армии воевать в Чечне. А министр обороны возмущен поведением генералов, которые во время конфликта с Грузией не спешили беспрекословно выполнять его приказы, требуя от него письменных распоряжений.

Армия, которая отказывается по первому требованию власти броситься на защиту ее интересов, для этой власти сама потенциально опасна. Значит, ей на смену должна прийти другая. А так как армия сама себя реформировать не способна, заниматься этим, конечно же, должно государство. Но в том-то и вопрос: какое государство?

С тем, что государство наше стало капиталистическим, согласны все, даже лидеры КПРФ. Но дальше — чехарда. Если кому-то, как и мне, придет в голову покопаться в истоках современного капитализма в России, он столкнется с тем, что определений ему дается множество: олигархический, бюрократический, периферийный, номенклатурный, административный, экспортно-сырьевой, государственно-монополистический… Выбирайте, кому какой ближе.

О чем это говорит? Видимо, о том, что представители всех этих групп с переменным успехом ведут борьбу за власть в государстве. И пока молодой российский капитализм не принял четких очертаний, их не может быть и у реформ, особенно если они затрагивают такие серьезные государственные институты, как армия.

Отсюда — невнятность предложенной концепции и косноязычность реформаторов. Им самим, похоже, ясно лишь одно: советская армия, да еще сгнившая, как и наш бывший социалистический строй, не способна защитить интересы капитала, а значит, должна быть либо кардинально переделана, либо уничтожена. Именно этот процесс мы сейчас и наблюдаем, причем со всеми классическими признаками революционной ситуации, когда “верхи не могут, а низы не хотят…”

* * *

То, что наши Вооруженные силы нуждаются в переменах — сокращении, перевооружении, оптимизации структуры, изменении планов применения, — с этим никто уже давно не спорит. Но почему именно сейчас началась кардинальная ломка Вооруженных сил, власть объясняет путано.

Казалось бы, еще недавно ничто не предвещало перемен. Все помнят, как Сергей Иванов, покидая пост министра обороны, объявил, что реформы в армии он благополучно завершил. Президент Путин за это его похвалил и повысил, а назначая министром Анатолия Сердюкова, пообещал, что тот всего лишь наведет порядок в армейских финансах — не более того. Но то, что финансами новый министр не ограничится, понятно стало сразу же.

И вот недавно нас всех стали уверять, что реформу породила война в Грузии, так как вскрыла серьезные проблемы нашей армии. Многие этому верят… Хотя еще 18 июля прошлого года в докладе на имя президента Медведева Анатолий Сердюков предложил сократить 200 тысяч офицеров, реорганизовать систему военного образования, управления и прочее. 21 июля президент этот документ подписал. Так при чем же тут война с Грузией, которая случилась позже?

Нет, конечно, никто не спорит, она действительно обнажила клубок проблем. Но еще раньше его обнажила Чечня. Причем куда в большей степени. Боевые действия НАТО в Югославии и в Ираке тоже дали массу оснований задуматься о возможности отражения нашей армией подобных воздушно-космических операций. Но реформ после всего этого не последовало.

Зато сейчас, даже не дождавшись принятия новой военной доктрины, реформаторы вдруг разродились “новым обликом”. Причем столь поспешно, что особых научных обоснований под него подводить не стали, отделались дежурными фразами про мобильную, оснащенную, современную армию (будто кто-то когда-нибудь пытался создавать другую).

Даже в самом названии — “новый облик” — сквозит то ли небрежность, то ли обман. Если заглянуть в толковый словарь, мы увидим, что слово “облик” трактуется там как “очертание, наружность, общий внешний вид”, но заявленные изменения Вооруженных сил — это вовсе не наружность и очертания. Они затрагивают самую суть армии.

К примеру, идет расформирование кадрированных частей, состоящих в основном из офицеров, которые во время массовой мобилизации должны были бы принять под свою команду полки резервистов. Теперь остаются лишь части постоянной боевой готовности. Для них резервисты — обуза, как и солдаты-срочники, которых и призывают, чтобы подготовить резерв. Но если резерв никому не нужен, то вполне логичен следующий шаг: полный отказ от призыва. Вслух об этом пока не говорится (возможно, кто-то из политиков чуть позже преподнесет это как предвыборный подарок народу), но все идет к тому.

Казалось бы, армия, состоящая исключительно из профессионалов, — это то, о чем мы все давно мечтали. Однако тут есть одно “но”. Чтобы было понятно, о чем речь, приведу разговор директора Института политического и военного анализа Александра Шаравина с одним высокопоставленным генералом бундесвера:

— Я спросил генерала: “Почему вы не берете пример с Америки и не перейдете на профессиональную армию, у вас же много денег?” Тот сказал: “А зачем? Очень много армий по призыву имеют самую высокую подготовку, в том числе наша или израильская — там тоже хорошо воюют призывники. Кроме того, в период Веймарской республики мы захлебнулись кровью из-за этих самых контрактников. Мы, по большому счету, не доверяем армии”. Я был удивлен: “Вы генерал — и говорите такое!” На что он ответил: “Наши дети, которые служат срочную службу, и есть гарантия того, что армия не выступит против своего народа”.

Конечно, призывная армия Германии сильно отличается от нашей. Там другие взаимоотношения, солдаты не закрыты в казармах и на выходные ездят домой, живут в идеальных условиях, питаются вместе с офицерами и т.д. Аналогичную армию мне довелось недавно видеть в Израиле. В ней наряду с жесткой дисциплиной много свободы и демократии. Думаю, именно поэтому армию с таким “обликом” нам выстроить пока не под силу. Для этого пришлось бы сначала создать другую модель государства. Так что в нынешних условиях власти и легче, и безопаснее купить себе послушную контрактную армию, поэтому отказ от призыва — это, похоже, всего лишь дело времени.

* * *

Поначалу, когда генералов только заставили заниматься популяризацией реформы, они постоянно путались в показаниях. Мы, журналисты, с удовольствием ловили их на всевозможных, как нам казалось, нелепостях: “Начальник Генштаба назвал главной задачей реформы улучшение материальных условий офицерского корпуса! Ха-ха! Социальные блага — смысл военной реформы! В какой еще стране такое возможно! Что это за военная реформа без доктрины, без определения угроз и состава сил для их отражения…”

И только теперь начинаешь понимать: смеялись-то, похоже, зря. Эти термины, безусловно, были бы основополагающими, если б реформа проводилась так, как это, к примеру, предлагал бывший начальник Генштаба Юрий Балуевский, то есть касалась чисто военных аспектов — подчинения-переподчинения сил и средств, расформирования округов, создания оперативных, стратегических командований и т.д. Но в том-то и дело, что аспекты военного строительства, как ни парадоксально, не слишком важны для реформаторов.

К примеру, сначала в ВДВ предполагалось расформировать Тульскую дивизию, создать бригады и т.д. Но как только ВДВ возглавил Шаманов, тут же объявили, что все останется по-прежнему. Выходит, будут ли все эти бригады, дивизии, военные доктрины — не так уж и принципиально. Для реформы Сердюкова это, похоже, вторично. Она в первую очередь затрагивает глубокие социальные и экономические основы, а тут куда важнее другое.

Вот, например, цитата из беседы журналистов с замом министра обороны Николаем Панковым, слова которого, кстати, часто становятся ключом к пониманию происходящего:

— Мы растиражировали профессию офицера, некогда солидную, а в былые времена и сословную. Мы знаем, что когда-то офицерский корпус комплектовался по сословному принципу. И этот институт — не знаю, к сожалению или к счастью, — был доступен далеко не для всех. Сегодня профессия офицера стала массовой — не хочу употреблять более хлестких выражений, хотя они напрашиваются, — и это неверно. Профессия офицера должна стать уделом избранных. Она должна быть престижной и востребованной. Эту задачу надо решить, и желательно в короткие сроки. Если хотите, то, что мы сейчас делаем с премиальными деньгами, и направлено как раз на решение вот этой задачи. Мы идем по очень непривычному пути. Понятно, что все мы — люди общинные. Если плохо — то всем, если мало получают — то все. Мне кажется, что это то, от чего сегодня надо отказываться. Нужно дифференцировать оплату труда, в том числе и оплату офицерского корпуса по конкретным результатам службы…

В принципе и в советские времена подобная дифференциация тоже существовала: обычный инженер получал 100—120 руб., а офицер — в три раза больше. Но теперь эта разница будет куда ощутимее — в десятки раз. Офицер должен стать человеком системы, “избранным” ею, и знать, за что защищает ее интересы. Представители КПРФ, похоже, это ощущают на уровне своего классового подсознания, потому и являются самыми ярыми противниками нынешний реформы.

Кстати, ходят разговоры, что старое обращение “товарищи офицеры” вскоре заменят на новое — “господа”, которое более соответствует духу перемен. Вот только методы, которыми из будущих “господ” выдавливают “товарищей”, выглядят как-то уж больно знакомо, по-советски.

Поначалу реформаторы заявили, что сокращать “лишних” будут исключительно с формулировкой “по оргштатным мероприятиям”. А значит, каждый офицер покинет армию, имея полный социальный пакет: жилье, большие единовременные выплаты и все положенные привилегии, — то есть никого не обидят.

Однако вскоре выяснилось: ни денег, ни квартир у Минобороны на всех не хватит. Тут же нашлось решение: провести аттестацию, а тех, кто ее не выдержит, уволить “по несоблюдению условий контракта” — без квартир и пособия. Чтоб избежать подобных унижений, многие решили уйти “по собственному желанию”, теряя при этом компенсацию, но оставаясь в списках очередников на квартиру с весьма призрачной надеждой на ее получение.

Так во время этой аттестации из 250 генералов и полковников, занимающих генеральские места, 50 человек были признаны не соответствующими занимаемым должностям.

Стыдно и смешно было слушать рассказы о том, как генералов — командующих армиями и дивизиями — заставляли бегать, прыгать и стрелять из автомата, как рядовых. Нет, конечно, неплохо, если генерал спортивен и подтянут, но для оценки его профессионализма мышцы — все же не главный критерий. Что, если бы, к примеру, так пытались оценить профпригодность Михаила Илларионовича Кутузова? Уж он-то, одноглазый и тучный, наверняка не донес бы свой живот до финиша и уж точно не вписался бы в “светлый облик” российской армии XXI века…

* * *

Переход от одной формации к другой, как мы помним из истории, в том числе и современной, всегда сопровождается переделом собственности.

Бывшая советская армия раньше обладала ею сполна. По данным Счетной палаты, только на территориях российских городов за Минобороны сейчас закреплены 2260 участков общей площадью 173,81 тыс. га земли. Правда, в 2002 году их было 11 293 площадью 15,9 млн. га — поубавилось в ходе прежних реформ.

Для того чтобы эти земли отошли кому положено, никаких доктрин, научных обоснований и обсуждений не требуется. Более того, они вредны. Ведь тогда с военной точки зрения потребуется объяснять: кому нужен перевод штаба флота из Москвы в Питер, зачем ликвидировать курсы “Выстрел”, аэродром Кубинка сделать коммерческим, а ведущие военные вузы и академии выселить из столицы, хотя это ведет к разрушению научной школы, складывавшейся десятилетиями.

Военных обоснований этому найти практически невозможно, а вот коммерческие интересы неких питерских бизнес-групп налицо.

К нынешним реформаторам было бы куда больше доверия, если б эти вопросы они решали так, как в свое время в США. Там излишки военной собственности единым перечнем и одним законом были переданы с баланса Пентагона в структуры правительства, и там уже с ними разбирались, как поступить. Думаю, при том карт-бланше, который имеют наши реформаторы, им не сложно было бы пробить аналогичный закон. Но они пробили другой, по которому именно Минобороны получило право заниматься реализацией излишков собственности в своих интересах. А эти интересы связаны в основном с выселением всего военного из столичного региона.

И напрасно пытаться доказывать, что если “профессия офицера должна стать элитной”, то эту элиту лучше, да и дешевле воспитывать в крупных городах, где сотни лет формировалась научная школа и где эта будущая элита сможет иметь доступ к театрам, музеям, библиотекам... Такие доводы — слабый аргумент для реформаторов. Похоже, их понятие “элита” отличается от общепринятого. Для них представитель офицерской элиты — это, видимо, человек с высоким достатком и лояльный к власти.

В связи с этим мне вспоминается, как однажды ветеринар, осматривая мою элитную овчарку, удивленно спросил: “Зачем вы даете собаке мед?” “Чтобы стала умнее”, — ответила я. На что он резонно заметил: “Служебная собака не должна быть умной, она должна стать послушной”.

Можно было бы еще добавить: и по первой команде хозяина, не размышляя (не требуя от него письменных распоряжений), бросаться на врага, которого тот ей укажет. Пусть им даже окажется ближайший родственник или сосед, с которым вы много лет жили в общем советском доме…